Кино
Женя: Проект «Кино» был создан специально для конкурса, или он был задуман гораздо раньше?
Ростан: Он уже существовал на уровне замысла и был задуман как очень масштабный проект, нуждающийся в большом не галерейном пространстве. Он казался мне красивым, но довольно фантастическим. Отправляя этот проект на конкурс, я особенно не надеялся на то, что он будет принят. У меня даже не было точного плана, как это сделать. Было невероятно увлекательно искать способы его воплощения - все напоминало какой-то приключенческий фильм. В предпоследний день сгорел мотор, причем сгорел очень красиво. В Нижний Новгород мы ехали на автомобиле, набитом мешками с зайцами. Всю конструкцию, которая возникла буквально за один час, мы закончили собирать поздно ночью.
Женя: То есть все было как в «кино»?
Ростан: Абсолютно. Наша дорога из Москвы в Нижний была полна приключений. Это было настолько увлекательно, что работа просто не могла выйти неинтересной.
Женя: Почему вы используете в своих проектах мягкую игрушку?
Ростан: Для меня мягкая игрушка – это очень интересный феномен. Мне хочется делать сильные и понятные работы, мощно воздействующие на зрителя. При этом они не должны быть жесткими и агрессивными - я не хочу обращаться к каким-то неприятным сторонам человеческой личности. Очень хочется работать с позитивной энергетикой.
Женя: А вы помните, как у вас возникла сама идея использовать в своем творчестве мягкую игрушку?
Ростан: Я всегда много рисовал. В юности, слушая музыку в стиле Industrial, однажды из меня полезли картинки – черно-белая графика - заводы, трубы, дым, на фоне которых возникли медвежата, как такой контраст всему этому индустриальному «великолепию». Получилась очень эмоциональная, быстро и легко сделанная серия, которую я показывал своим знакомым, друзьям, каким-то авторитетным в искусстве людям, и они все почему-то выделяли эту серию на фоне, как мне казалось, более аккуратных, четких и сложных работ, к которым я относился более серьезно. Это была моя первая встреча с «мягким» миром. Игрушка стала естественным для меня языком, который связан с моей внутренней эволюцией. Иногда я думал над тем, что можно использовать еще, кроме игрушки? Но пока я не могу найти других героев, которым бы я верил.
Женя: Почему в своем проекте вы используете саундтрек Эннио Мэриконе к фильму «Профессионал»?
Ростан: Просто потому что это супершлягер. Эта музыка такая же массовая, как и розовые зайцы.
Но есть и другая причина. Мне очень не нравиться Жан-Поль Бельмондо. В тех фильмах, в которых я его видел, он ведет себя чудовищно - избивает людей направо и налево, делая это исключительно для позерства, для «красоты». Для меня Бельмондо – чудовищный монстр, которого в конце фильма «Профессионал» пристрелили, что сделало этот фильм моим любимым.
Женя: А как вы в целом относитесь к кино?
Ростан: У меня очень сложное отношение к кино. Мне кажется, что оно за наши деньги крадет наше время. Отчасти об этом моя работа: зайцы вместо того, чтобы общаться друг с другом, стоят в холодном, темном коридоре Арсенала и ждут своей очереди, чтобы покрутить педали и посмотреть на такое же лицо, как свое собственное. Я не могу сказать, что кинематограф – это зло. Мы так же как и зайцы смотрим кино для того, чтобы испытать эмоции какие-то высокие ощущения. Моя бабушка в молодости очень много смотрела кино. И однажды я услышал, что она говорит цитатами из старых фильмов и, видимо, так же мыслит. Я и за собой не раз замечал, что в решении какой-то очередной проблемы, я прибегал к кинематографическим клише. Необходимо знать о том, что, смотря кино, мы запускаем себе в голову некие компьютерные программы, которые устанавливаются на жесткий диск и удалить их намного сложнее, чем с компьютера. Мне кажется, к этому надо внимательнее относиться.
Женя: Можно ли считать «Кино» вашим художественным прогнозом?
Ростан: Для меня самого этот проект стал своего рода исследованием. Только после того, как он был собран, я стал ощущать эту ситуацию, которую я, заметив в реальности, перенес в пространство искусства. Проект «Кино» - это предложенная для обозрения схема, какая-то скрытая структура, которая, возможно, выведет заинтересованного зрителя на какие-то умозаключения относительно будущего, прошлого или настоящего.
Интервью Евгении Вдовиченко
|
| | |
Жажда
Женя: В своем проекте вы используете образ гламурной девицы, которая жадно поглощает информацию, льющуюся с телеэкранов. Вам было трудно найти свою модель?
Аристарх: Здесь есть одна тонкость. В этой работе я обращаюсь к теме женской привлекательности, которая сегодня чрезвычайно активно эксплуатируется всеми массмедиа и подается в гипертрофированной форме. Мне нужен был какой-то привлекательный женский образ, пусть даже усеченный, который бы «ловил» зрителя. Глядя на экран, зритель должен в первую очередь подумать «о, какой зайчик!», а уже после этого задумываться над тем, «а что она пьет?». То есть моя работа построена на тех же принципах, какими пользуются массмедиа. Модель, действительно, найти было сложно, потому что моя задача была – найти образец человека, такой «sample», синтетической, искусственной красоты, а такую синтетическую, искусственную вещь найти сложно. То есть это должна была быть не просто девушка, а идея девушки. Нужен был какой-то обобщенный образ красивой девушки, стереотип, который бытует в обществе, а вот как раз стереотип найти сложно, но мы нашли.
Женя: Вы создаете искусство с помощью современных технологий, которые, как известно, стремительно развиваются. У вас не возникает опасение, что вы можете попасть в зависимость от технологического прогресса?
Аристарх: Эта зависимость есть. Но медиахудожник в такой же степени зависит от технологий, в какой все общество, например, зависит от им самим придуманных электростанций, атомных энергоносителей, телефонии и интернета. Техника – это язык, который нас окружает, и художник должен его просто использовать, чтобы говорить на современном языке, адекватном обществу.
Женя: Как Вы думаете, существуют ли сегодня критерии, по которым можно судить о том, что та или иная работа, сделанная с помощью медиатехнологий, действительно является произведением медиаискусста?
Аристарх: Это очень сложный вопрос. У нас пока нет института критиков, которые бы разбирались в этом вопросе. Фактически сами художники становятся той критической силой, которая решает искусство это или нет. Скорее всего, это показывает художественный процесс. Сегодня компьютер – это уже прикладной инструмент, которым многие умеют пользоваться, но не все, конечно, могут делать с его помощью искусство. Я, в частности, в последнее время отказался от использования компьютера. Сегодня речь идет о возникновении такого направления в медиаарте, как «дивайсарт», т.е. «искусство устройств». Делание каких-то видеороликов – это, на мой взгляд, тупиковый путь, поскольку видео стало классическим языком искусства, ни чем не отличающимся от живописи, и что-то новое на этом языке сказать достаточно сложно. То же самое с видеоинсталляциями и даже интерактивными видеоинсталляциями, которые становятся нормой и открыть в этом направлении что-то новое достаточно сложно, и эта тема может стать рутинной. Я, например, не могу смотреть видеофестивали - мне там скучно. Точно так же со временем станет скучно смотреть и интерактивные инсталляции, а еще через 10-20 лет станет скучно смотреть дивайсарт, т.е. искусство все время нуждается в постоянном апгрейде.
Женя: В некоторых своих проектах, и в частности в проекте «Жажда», вы обращаетесь к образам масс культуры. Вы хотите таким образом создать барьер между человеком и отупляюще-агрессивной массмедийной средой?
Аристарх: Не совсем. Дело в том, что я тоже стремлюсь в какой-то степени создать отупляющий продукт, позволяющий достигнуть определенного предела отупления. Я создаю некий «сверхнаркотик», на который можно посмотреть со стороны и понять, как он действует. Я не считаю это проблемой или трагедией, это просто ситуация, в которой мы находимся – мы зависим от электричества, интернета, телевидения - и с этим ничего нельзя сделать, с этим можно только играть. Например, когда голландцы используют какие-то бытовые сюжеты, они тем самым показывают, как жило общество, чем оно было поглощено, то есть то, чем это общество отуплялось, грубо говоря. Фактически я показываю то же самое - это те же самые сюжеты, просто я им не даю никакой оценки, не говорю плохо это или хорошо, что собственно и не является моей задачей. Задача художника, на мой взгляд, состоит в другом – он должен показать, что его волнует, что волнует общество, а как это будет оценено, я и сам не знаю. Когда я показываю такую работу, то все то, что были снивелировано или спрятано усиливается, выходит на первый план, и зритель уже сам может дать этому оценку, посмотрев на себя со стороны.
Женя: То есть вы, таким образом, лишь обозначаете проблему, не предлагая ее решения? А люди как пялились в телевизор, так и будут дальше продолжать тупо в него пялиться?
Аристарх: Да, так и будет!
Женя: То есть это ваш прогноз, как художника?
Аристарх: Да, но дальше будет еще хуже. Появятся другие средства коммуникации, и все будет ими поглощено.
Женя: На ваш взгляд, у нас есть опасность превратиться в цифровых зомби?
Аристарх: Думаю, что нет, потому что на определенном уровне срабатывают технологические запреты, которые не позволяют превратить человека в зомби. Просто всегда, когда появляется что-то новое, вокруг этого начинается бум. Со временем ситуация утрясается, и все встает на свои места.
Интервью Евгении Вдовиченко
|
« назад к описанию проекта
|
|
|
